Вскоре после февральской революции 1917 года Святителю Макарию (Невскому), беззаконно удаленному с Московской кафедры “временным правительством”, было чудное видение: «я вижу громадное поле, покрытое цветами. Стоит среди поля Государь, окруженный множеством народа, и своими руками раздает ему манну. Незримый голос в это время говорит: «Государь взял вину русского народа на себя, и русский народ прощен!

Как и Спаситель мира Иисус Христос добровольно по воле Бога Отца отдал Себя в жертву ради спасения всего человечества, так и святые Царь Николай II и вся его семья добровольно взошли на Голгофу.
Ведь они много раз имели возможность после 2 марта 1917 года свободно покинуть Россию, но отказались это сделать.

Царь Николай II ещё задолго до 1917 года произнес слова: «Если Богу нужна искупительная жертва за грех моего народа, для спасения России, Я согласен быть ею! Да свершится воля Божия!»

Царь земной – есть икона Царя Небесного. Поэтому Царь Николай II и совершил христоподражательный добровольный подвиг искупления греха русского народа – греха клятвопреступления. Ведь в 1613году русский народ на Кресте и Евангелии дал Богу Соборный Обет на верность роду Романовых до скончания века. Но, как некогда евреи нарушили завет с Богом, убив Его Единородного Сына – Господа Иисуса Христа, так и русский народ преступил клятву и убил Помазанника Божьего – Царя земного.

Многомилостивый Господь Иисус Христос и Его Пречистая Матерь, любящие Русь и русский народ, зная о его грядущем отступлении от Бога и соборном грехопадении, через Своих святых угодников: преп. Серафима Саровского, преп. Авеля Тайновидца и многих других подготавливали Царя Николая II и его святую семью к христоподражательному искупительному подвигу.

Говоря о Царе-искупителе Николае II, необходимо понимать, что Иисус Христос – Искупитель всех грехов всего рода человеческого (с большой буквы), а Царь Николай II – искупитель русского народа и только его греха клятвопреступления на верность Царю и Роду Романовых (с маленькой буквы).

Еще преподобный Авель (Васильев) Тайновидец Петербургский (в 1800 г.) пророчествовал: «Николай Второй – Святой Царь, Иову Многострадальному подобный. Он будет иметь разум Христов, долготерпение и чистоту голубиную. На венец терновый сменит он корону царскую… Он искупитель будет, искупит собой народ свой – Безкровной Жертве подобно. И предан будет… как некогда Сын Божий на пропятие… И будет жид скорпионом бичевать Землю Русскую, грабить святыни ее, закрывать церкви Божии, казнить лучших людей русских. Сие есть попущение Божие, гнев Господень за отречение России от своего Богопомазанника! А то ли еще будет! Ангел Господень изливает новые чаши бедствий, чтобы люди в разум пришли. Две войны – одна горше другой – будут. Народ промеж огня и пламени… Но от лица земли не истребится, яко довлеет ему молитва умученного Царя!» Кто принципиально отвергает саму возможность существования такого чина святости как искупитель, тот находится в иконоборческой ереси.

Поскольку все новозаветные чины святости (мученик, святитель, преподобный и т.д.), которые Церковь постепенно раскрывает на протяжении веков, суть иконы, т.е. образы соответствующих подвигов и служений Господа нашего Иисуса Христа. Господь, как Подвигоположник и Первообраз, явил в Себе все без исключения подвиги.
Святой подвижник же, следуя слову Христову: «возьми свой крест и следуй за Мною», только уподобляется, подражает Иисусу Христу.
Уподобляется Спасителю в том или ином подвиге, служении, т.е. творит икону того или иного подвига, служения Иисуса Христа и, тем самым, согласно Догмату иконы-образа, делается причастником Благодати Святаго Духа, почивающей на Первообразе.
Ведь единственный путь к святости – это путь богоуподобления. Почитая Святых угодников Божьих, мы, прежде всего, прославляем Господа Бога, Который проявляется во Святых Своими подвигами. Припадая к Святым иконам, мы поклоняемся не дереву и краскам, а сути того, что на них изображено.
Почитая христоподобный искупительный подвиг Государя Императора Николая Александровича, мы не человеку воздаем божеские почести, а прославляем Всемогущего Господа Бога, благоволившего именно этому Святому Угоднику последовать Своему Искупительному подвигу.
Согласно Догмату 7-го Вселенского собора об иконопочитании: честь, воздаваемая образу, переходит к Первообразу, т.е. Богу и, поклоняющийся иконе, поклоняется существу изображенного на ней. Посему, прославляя иконографичную, Христу в уподобление, искупительную жертву Св. Царя Николая II за грех измены Русского Народа, мы прославляем крестные искупительные страдания Господа Иисуса Христа за грехи всех людей.

А исповедуя Иисуса Христа – Сыном Божиим, Который Своей безгрешной смертью спас всех людей от греха, ада и вечной погибели, мы, тем самым, спасаем свои души и делаемся причастниками Вечной Жизни.

Относительно правильного догматического толкования смысла искупления и того, кто может стать искупителем чужого греха, Православная Церковь устами митр. Макария (Булгакова) учит (Православно-Догматическое Богословие. Т II, С. 148. М.1883г.):
«Вся тайна нашего искупления смертию Iисуса Христа состоитъ въ томъ, что Онъ, въ заменъ насъ, уплатилъ Своею кровью долгъ и вполне удовлетворилъ Правде Божией за наши грехи, котораго мы сами уплатить были не въ состоянии; иначе, – въ заменъ насъ, исполнилъ и потерпелъ все, что только требовалось для отпущения нашихъ греховъ.

Возможность, вообще, такого заменения одного лица другимъ предъ судомъ Правды Божией, такой уплаты нравственнаго долга однимъ лицемъ вместо другаго или другихъ, необходимо должна быть признана здравымъ смысломъ:

1) когда на эту замену есть Воля Божия и согласие Самого Верховнаго Законодателя и Судии;
2) когда лице, принявшее на себя уплатить долгъ вместо другихъ неоплатныхъ должпиковъ, само не состоитъ предъ Богомъ въ такомъ же долгу; 3) когда оно добровольно решается исполнить все требования долга, какия только предложитъ Судия, и4) когда, наконецъ, действительно, принесетъ такую плату, которая бы вполне удовлетворила за долгъ».
Все эти условия, которые заимствованы с примера нашего Спасителя и только обобщены, в полной мере воплощены в христоподобном искупительном подвиге Государя Императора Николая II, ради спасения России.
1) То что, на искупительный подвиг Царя было согласие Верховного Судии видно:

во-первых, из многочисленных пророчеств и Божественных откровений, из которых ясно следует, какой именно подвиг Господь предложил Царю Николаю II.
во-вторых, из слов Государя, Который Сам отчетливо понимал и предельно точно формулировал суть подвига, на который дал Богу Свое согласие.
в-третьих, из факта явления в Вознесенской церкви села Коломенское 2 марта 1917 года в день отречения России от своего Государя Державной иконы Божией Матери. По сути, Царица Небесная благословила Государя на искупительный подвиг.

Понятно, что если бы действия нашего Государя шли в противоречие с Волей Божией, то Божия Матерь не стала бы участвовать в беззаконном деле, а, следовательно, не было бы и этого великого чуда.
Следует отметить, для понимания подвига Царя Николая II чрезвычайно важно понять, что произошло 2 марта.

Искупительный подвиг начинается со взятия чужого греха на себя. После чего этот грех возносится на Крест, где и искупается безгрешной смертью искупителя. Голгофа берёт свое начало в Гефсимании.
Именно в Гефсимании наш Божественный Искупитель обнищав, т.е. умалившись, властью и по виду став как обычный человек, взял на себя грехи всех людей и смиренно понёс их на Голгофу на Крест. Непричастный ни к какому греху, Господь наш Иисус Христос Своей абсолютно безгрешной смертию попрал нашу греховную смерть.

Гефсиманией Государя Императора Николая II была станция Дно под Псковом, когда 2-го марта 1917г. он в уподобление Царю Царей, обнищав властью и по виду став как обычный человек, подписал телеграмму в ставку об отречении и начал Свой христоподобный крестный путь на Екатеринбургскую Голгофу. 2) Святой Царь Николай II, как и любой другой человек, был в определённой степени причастен ко всякому греху. Но он не был причастен ко греху измены Своего Народа самому себе, как Царю из рода Романовых, на верность которому присягал русский народ в 1613 году.

Своей, в этом смысле, безгрешной смертью Царь Николай II попрал греховную смерть русского народа, как Соборной личности, совершившей грех клятвопреступления.
В 1613 году на Поместном Соборе весь Русский Народ, как единая соборная личность – Россия, дал благочестивый, т.е. по Воле Божией, Обет Богу верой и правдой служить всеми душами и головами Самодержавным Царям из Дома Романовых до Второго Пришествия Христа.

Нарушение, т.е. клятвопреступление народом данного соборного обета 1613 года – есть соборный грех.
Причем, виновным в грехе является весь Русский Народ в целом.

Весь народ, как единый организм. Народ, как единая соборная личность под именем Россия, с которой Царь при восшествии на Престол вступает в Таинство Брака.
В рамках данного Брака клятва 1613 года – есть тот Обет верности, который невеста – Россия дала на веки своему жениху – Самодержавным Царям из дома Романовых.
Если же жена изменяет своему мужу, то муж не причастен к греху измены жены. Следовательно, царствующий Государь является единственным человеком, который никаким образом не может быть причастным ко греху измены Своего народа.
Он может быть только жертвой данного греха, единственным человеком против которого этот грех лично направлен, и к которому он не причастен.

3) То, что Царь пошел на искупительный подвиг добровольно видно из слов самого Государя, произнесёнными им ещё задолго до 1917 года: «Если Богу нужна искупительная жертва за грех моего народа, для спасения России, Я согласен быть ею! Да свершится воля Божия». Имея возможность уехать из России, Царь Николай II со всей своей святой семьей добровольно остался испить предлагаемую ему Богом чашу страданий за грех измены своего народа. Царь любил Россию и Русский Народ истинною Христовой Любовью, которая проявилась в том, что ради спасения погибающего народа он готов был пойти на любые страдания, пожертвовать всем, что у него было, наконец, даже отдать свою жизнь, только бы спасена была заблудшая овца.

4) То, что Государем была принесена вполне удовлетворительная плата за грех измены своего народа видно из того, что в Русской Православной Церкви сохранилась Благодать Святого Духа, чего не могло бы быть, если бы мы подпали под анафемы Собора 1613 года.
Подвиг искупления св. Царя Николая II, как и Искупителя нашего Иисуса Христа, закончился его безгрешной смертью.

Господь наш Своей абсолютно безгрешной смертью искупил грех всего Адама (грех мира).

А Государь Николай II, в уподобление Спасителю, своей безгрешной смертью искупил соборный грех неверности Своего народа. Спасение нашей Родины без принятия искупительной жертвы Николая II также невозможно, как и невозможно спастись человеку без принятия искупительной жертвы Господа нашего Иисуса Христа. Искупительная жертва Государя Императора Николая II есть та единственная дверь, то единственное средство, которое может духовно воскресить погибшую Россию. Другого средства к нашему спасению нет.

Из поколения в поколение, со дня Соборного обета верности 1613 года, измена Царям из рода Романовых “росла и умножалась”.

Ко времени царствования Государя Николая Второго чаша Божьего долготерпения разнообразными грехами неверности народа наполнилась до краев. 2 марта 1917 года Господь взял от среды (христиан) Удерживающего (2Фес. 2,7), т.е. Православного Самодержца вместе с благодатью Соборности, подаваемой народу через его Главу.

Утеряв эту благодать Святого Духа, народ от Соборной жизни перешел к Соборной смерти, умер как Соборная личность.
Во исполнение воли Божьей, “Христу в уподобление”, святой Царь Николай Второй Своей добровольной смертью искупил Соборный грех народа, чтобы открыть ему возможность Соборного покаяния.
Началом же Соборного покаяния народа явится Соборное прославление святого Царя Николая за Его искупительный подвиг, плод Соборного покаяния – возвращение на престол Богоизбранного Самодержца вместе с благодатью Святого Духа, воскрешающей народ к Соборным добродетелям.
Душеспасительно для каждого христианина духовно готовиться к грядущему Соборному покаянию народа. Этим приготовлением должно быть правильное исповедание Царского служения и правильное почитание святого Царя Николая Второго, как искупителя греха неверности Своего народа.

Исповедание грехов:
СОГРЕШИЛ подпаданием под 1-ю анафему в неделю Торжества Православия тем, что отвергал особый Промысел Божий о Своих Помазанниках, приписывал восхождение на Престол и действия Помазанников Божьих людской воле или “случайным” обстоятельствам, но не Всепремудрому и Всемогущему Богу. Отвергал, что Боговластие и Боговодительство над Церковью Христовой и Народом Божиим Господь осуществляет посредством Своего Помазанника. Считал, что Божий Избранник-Царь есть “угнетатель”, “эксплуататор”, “враг″ Церкви Христовой и Народа Божьего.
СОГРЕШИЛ подпаданием под 2-ю анафему в неделю Торжества Православия тем, что хулил Праведность, Милосердие, Премудрость и Всеведение Божие, Который избирает, поставляет и действует через Своих Помазанников.
СОГРЕШИЛ подпаданием под 4-ю анафему в неделю Торжества Православия тем, что отвергал необходимость для Спасения России от Соборной смерти сошествие с Престола Императора Николая Александровича и Его вольные Христоподобные искупительные страдания на Екатеринбургской Голгофе.
СОГРЕШИЛ подпаданием под 5-ю анафему в неделю Торжества Православия тем, что отвергал Христоподобную искупительную жертву Святого Царя Николая – единственное наше средство для оправдания пред Богом в Соборном грехе.
СОГРЕШИЛ подпаданием под 7-ю анафему в неделю Торжества Православия тем, что не веровал, яко Дух Святой обитает в сердце Помазанника Божия, умудряет, наставляет Его на всякую Истину и через Него возвещает Церкви Христовой и Народу Божию Истинный Путь к Вечному Спасению.
СОГРЕШИЛ подпаданием под 8-ю анафему в неделю Торжества Православия тем, что отвергал Суд будущий и праведное Воздаяние Вечное за почитание Помазанников Божиих и осуждение – за не почитание, злословие и хулу на Них.
СОГРЕШИЛ подпадением под 9-ю анафему в неделю Торжества Православия, тем, что:а) отвергал (либо хулил) Священное Таинство Брака, совершаемое во время коронации между Помазанником Божиим и Церковью Христовой, когда отридцал, что Помазанник Божий является Главой Земной Воинствующей Церкви. Муж есть глава жены (Еф.5:23) Во врема этого Таинства христос земной (Помазанник Божий) выступает женихом, а Земная Воинствующая Церковь – невестой.б) отвергал (или хулил) Таинство Рукоположения, совершаемое над Помазанником Божиим во время коронации, когда отрицал, что Богопомазанник поставлен Господом быть Епископом Епископов и Епископом внешних дел Земной Воинствующей Церкви.в) отвергал (или хулил) Таинство Миропомазания, совершаемое над Божиим Избранником, когда отрицал, что Бог изливает на Своего Помазанника особую Благодать для прохождения Великого Царского Служения и дает Ему иное сердце (1Цар.10:9), которое всегда находится в Руке Господа, и которое Господь направляет куда Ему угодно. (Притч.21:1)
СОГРЕШИЛ подпаданием под 10-ю анафему в неделю Торжества Православия, тем, что:
а) отвергал постановления Благочестивых Соборов Православной Церкви и, в первую очередь, постановление Благочестивого Земско-Поместного Собора 1613 года, на котором вся Россия дала Богу Соборный Обет верно служить Его Помазанникам – Самодержавным Царям из Дома Романовых – вплоть до Второго Пришествия Христа.
Признавал законность власти самозванцев, т.е. не принадлежащих к Царствующему Роду Романовых, утвержденному навеки Собором 1613 года. Участвовал в выборах, голосовал за самозванцев, вместо того, чтобы молитвенно просить Бога возвратить на Святое Место – на Царский Престол – Своего Избранника-Царя, Который бы уже назначил и утвердил все власти на местах.
б) отвергал учение Православной Церкви о Царской Власти Помазанника Божия, т.е. то, что Бог поставил Своего Помазанника быть Царем (Главою) над Сионом, (т.е. Земной Воинствующей Церковью) (Пс.2:6) для того, чтобы пасти Народ Свой, Иаков (Богоизбранный Народ), Наследие Свое, Израиля (Православную Церковь) (Пс.77:71), и возвещать [для Церкви Христовой и Богоизбранного Народа] повеления Господня. (Пс.2:7).
в) отвергал Боговдохновенные писания Святых Угодников Божии, через которых Господь говорил о Богоустановленности Православного Царского Самодержавия, его необходимости и благотворности для мира и благоденствия Церкви Христовой, Русского Богоизбранного Народа и Государства Российского. Пренебрегал наставлениями Святых Угодников Божиих Православной Церкви, которые учат, что “верным служением Царю земному, мы верно служим Царю Небесному” (Свят. Филарет Дроздов), “что Бог положит не сердце Государю – тому и надобно повиноваться”, “Царь, не идущий против Своей Облагодатствованной совести, не погрешает” (Св. Прав. Иоанн Кронштадский), “нет греха большего на земле, чем противление воле Помазанника Божьего” (Преп. Анатолий Оптинский).
г) отвержением Соборного Постановления Великого Московского Земско-Поместного Собора 1666 – 1667 года, согласно которому, все Царские изменники лишаются Христианского звания, так как звание “Христианин” означает не только последователя Христа Господа, но и верноподданного христа Господня – Помазанника Божия.
д) отвержением учения Православной Церкви об ответственности Помазанников Божьих только лишь “Единым Небесным Царем”, и не подотчетности Их даже перед Вселенскими Соборами. Позволял себе давать оценку решениям и действиям Царей. Верил клевете на Помазанников Божьих, сам распространял ее и не препятствовал ее распространению.
СОГРЕШИЛ подпаданием под 11-ю анафему в неделю Торжества Православия, тем, что помышлял, яко Помазанники Божии возводятся на Престол не по особливому о Них Божьему Благоволению, и при Миропомазании Даров Святого Духа к прохождению Великого Царского Служения в Них не изливается, и тако дерзал против Избранников Божиих на бунт (например не почитание, осуждение, злословие, хулу) и измену (например тем, что не молился в положенных местах за законного Божьего Избранника и усопших Помазанников Божиих, ходил на выборы, голосовал за самозванцев).
СОГРЕШИЛ подпаданием под 12-ю анафему в неделю Торжества Православия тем, что ругал и хулил Помазанников Божиих, Которые Своим Лицом и Саном Царским суть иконы Господа нашего Иисуса Христа. Тем, что отвергал Православно Учение о Царском Самодержавии, согласно которому царство земное должно быть устроено по образу Царства Небесного, поэтому если на Небе – Вседержитель Бог (а не демократия), то на земле должен быть Самодержавный Царь. Тем, что называл Помазанников Божиих идолами, а не живыми иконами Христа Господа.
СОГРЕШИЛ извращением многовековых Священных Богослужебных Текстов тем, что на Святом Месте Главы Земной Воинствующей Церкви не молился о законном Божьем Избраннике, а молился по изуродованным текстам. Либо сам уродовал дореволюционные Священные Богослужебные, вымарывая из них молитву о Царе-Богопомазаннике и, тем самым, водворяя на Святом Месте Помазанника Божия – Удерживающего міровое зло – мерзость запустения.
СОГРЕШИЛ тем, что в уподобление еретикам-папистам усвоял в молитве Епископу (Патриарху) титул “Великого Господина и Отца нашего”, который Господь усвояет только Своему Помазаннику. У Патриарха свой особый титул – Святейший.
СОГРЕШИЛ отвержением Православно-Монархического мировоззрения, при котором исповедуется нераздельность, единство Народа Божьего, а, напротив, приверженностью к партийно-сектантской идеологии, ведущей к расчленению, противоборству, самоуничтожению народного организма.
СОГРЕШИЛ отвержением, попиранием и хулою Государственного Флага Российской Империи (черно-желто-белого) и Государственного Герба, который есть символ Земной Воинствующей Церкви. Две главы и два крыла орла великого (Откр.12:14) – это Священство и Міряне, Духовная (Священническая) Власть и Гражданская (Государственная) Власть. Третья большая корона – Помазанник Божий, Который, как Глава Земной Воинствующей Церкви, обеспечивает симфонию (слаженную, координированную работу) двух “крыльев″ Церкви Христовой, направляя Церковь к исполнения Божьего Замысла. Всадник на белом коне (Откр.6:2;9:11) на груди орла суть грядущий Русский Царь-победитель антихриста.
СОГРЕШИЛ тем, что, поддавшись сатанинской пропаганде, допустил в душу нравственную порчу: враждебно относился к Государственному Гимну “Боже, Царя храни”; одобрял свержение и убиение Царей; отрицал взаимосвязь судьбы Царя с судьбой Народа; употреблял презрительные прозвища применительно к Царям и Их верным слугам; сам читал и давал читать другим ложь против Царей.
Господи, прости и помилуй меня грешного!

Далее 

I

Что основано на лжи, не может быть право. Учреждение, основанное на ложном начале, не может быть иное, как лживое. Вот истина, которая оправдывается горьким опытом веков и поколений.

Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времени французской революции, идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции – и проникла, к несчастию, в русские безумные головы. Она продолжает еще держаться в умах с упорством узкого фанатизма, хотя ложь ее с каждым днем изобличается все явственнее перед целым миром.

В чем состоит теория парламентаризма? Предполагается, что весь народ в народных собраниях творит себе законы, избирает должностные лица, стало быть изъявляет непосредственно свою волю и приводит ее в действие. Это идеальное представление. Прямое осуществление его невозможно: историческое развитие общества приводит к тому, что местные союзы умножаются и усложняются, отдельные племена сливаются в целый народ или группируются в разноязычии под одним государственным знаменем, наконец разрастается без конца государственная территория: непосредственное народоправление при таких условиях немыслимо. Итак, народ должен переносить свое право властительства на некоторое число выборных людей и облекать их правительственною автономией. Эти выборные люди, в свою очередь, не могут править непосредственно, но принуждены выбирать еще меньшее число доверенных лиц – министров, коим предоставляется изготовление и применение законов, раскладка и собирание податей, назначение подчиненных должностных лиц, распоряжение военной силой.

Механизм – в идее своей стройный; но, для того чтобы он действовал, необходимы некоторые существенные условия. Машинное производство имеет в основании своем расчет на непрерывно-действующие и совершенно равные, следовательно безличные силы. И этот механизм мог бы успешно действовать, когда бы доверенные от народа лица устранились вовсе от своей личности; когда бы на парламентских скамьях сидели механические исполнители данного им наказа; когда бы министры явились тоже безличными, механическими исполнителями воли большинства; когда бы притом представителями народа избираемы были всегда лица, способные уразуметь в точности и исполнять добросовестно данную им и математически точно выраженную программу действий. Вот при таких условиях действительно машина работала бы исправно и достигла бы цели. Закон действительно выражал бы волю народа; управление действительно исходило бы от парламента; опорная точка государственного здания лежала бы действительно в собраниях избирателей, и каждый гражданин явно и сознательно участвовал бы в правлении общественными делами.

Такова теория. Но посмотрим на практику. В самых классических странах парламентаризма он не удовлетворяет ни одному из вышепоказанных условий. Выборы никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руководятся собственным произвольным усмотрением или расчетом, соображаемым с тактикою противной партии. Министры в действительности самовластны; и скорее они насилуют парламент, нежели парламент их насилует. Они вступают во власть и оставляют власть не в силу воли народной, но потому, что их ставит к власти или устраняет от нее могущественное личное влияние или влияние сильной партии. Они располагают всеми силами и достатками нации по-своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздных людей на счет народа и притом не боятся никакого порицания, если располагают большинством в парламенте, а большинство поддерживают раздачей всякой благостыни с обильной трапезы, которую государство отдало им в распоряжение. В действительности министры столь же безответственны, как и народные представители. Ошибки, злоупотребления, произвольные действия – ежедневное явление в министерском управлении, а часто ли слышим мы о серьезной ответственности министра? Разве, может быть, раз в пятьдесят лет приходится слышать, что над министром суд, и всего чаще результат суда выходит ничтожный сравнительно с шумом торжественного производства.

Если бы потребовалось истинное определение парламента, надлежало бы сказать, что парламент есть учреждение, служащее для удовлетворения личного честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей. Учреждение это служит не последним доказательством самообольщения ума человеческого. Испытывая в течение веков гнет самовластия в единоличном и олигархическом правлении и не замечая, что пороки единовластия суть пороки самого общества, которое живет под ним, люди разума и науки возложили всю вину бедствия на своих властителей и на форму правления, и представили себе, что с переменою этой формы на форму народовластия или представительного правления общество избавится от своих бедствий и от терпимого насилия. Что же вышло в результате? Вышло то, что mutato nomine все осталось в. сущности по-прежнему, и люди, оставаясь при слабостях и пороках своей натуры, перенесли на новую форму все прежние свои привычки и склонности. Как прежде, правит ими личная воля и интерес привилегированных лиц; только эта личная воля осуществляется уже не в лице монарха, а в лице предводителя партии, и привилегированное положение принадлежит не родовым аристократам, а господствующему в парламенте и правлении большинству.

На фронтоне этого здания красуется надпись: «Все для общественного блага». Но это не что иное, как самая лживая формула; парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение. Все здесь рассчитано на служение своему я. По смыслу парламентской фикции, представитель отказывается в своем звании от личности и должен служить выражением воли и мысли своих избирателей; а в действительности избиратели – в самом акте избрания отказываются от всех своих прав в пользу избранного представителя. Перед выборами кандидат в своей программе и в речах своих ссылается постоянно на вышеупомянутую фикцию: он твердит все о благе общественном, он не что иное, как слуга и печальник народа, он о себе не думает и забудет себя и свои интересы ради интереса общественного. И все это – слова, слова, одни слова, временные ступеньки лестницы, которые он строит, чтобы взойти куда нужно и потом сбросить ненужные ступени. Тут уже не он станет работать на общество, а общество станет орудием для его целей. Избиратели являются для него стадом для сбора голосов, и владельцы этих стад подлинно уподобляются богатым кочевникам, для коих стадо составляет капитал, основание могущества и знатности в обществе. Так развивается, совершенствуясь, целое искусство играть инстинктами и страстями массы для того, чтобы достигнуть личных целей честолюбия и власти. Затем уже эта масса теряет всякое значение для выбранного ею представителя до тех пор, пока понадобится снова на нее действовать: тогда пускаются в ходе снова льстивые и лживые фразы – в угоду одним, в угрозу другим: длинная, нескончаемая цепь однородных маневров, образующая механику парламентаризма. И такая-то комедия выборов продолжает до сих пор обманывать человечество и считаться учреждением, венчающим государственное здание… Жалкое человечество! Поистине можно сказать: mundus vult decipi-decipiatur.

Вот как практикуется выборное начало. Честолюбивый искатель сам выступает перед согражданами и старается всячески уверить их, что он, более чем всякий иной, достоин их доверия. Из каких побуждений выступает он на это искательство? Трудно поверить, что из бескорыстного усердия к общественному благу. Вообще, в наше время редки люди, проникнутые чувством солидарности с народом, готовые на труд и самопожертвование для общего блага; это натуры идеальные; а такие натуры не склонны к соприкосновению с пошлостью житейского бытия. Кто по натуре своей способен к бескорыстному служению общественной пользе в сознании долга, тот не пойдет заискивать голоса, не станет воспевать хвалу себе на выборных собраниях, нанизывая громкие и пошлые фразы. Такой человек раскрывает себя и силы в рабочем углу своем или в тесном кругу единомышленных людей, но не пойдет искать популярности на шумном рынке. Такие люди, если идут в толпу людскую, то не затем, чтобы льстить ей и подлаживаться под пошлые ее влечения и инстинкты, а разве затем, чтобы обличать пороки людского быта и ложь людских обычаев. Лучшим людям, людям долга и чести противна выборная процедура: от нее не отвращаются лишь своекорыстные, эгоистические натуры, желающие достигнуть личных своих целей. Такому человеку не стоит труда надеть на себя маску стремления к общественному благу, лишь бы приобресть популярность. Он не может и не должен быть скромен, ибо при скромности его не заметят, не станут говорить о нем. Своим положением и тою ролью, которую берет на себя, он вынуждается лицемерить и лгать: с людьми, которые противны ему, он поневоле должен сходиться, брататься, любезничать, чтобы приобресть их расположение, должен раздавать обещания, зная, что потом не выполнит их, должен подлаживаться под самые пошлые наклонности и предрассудки массы, для того чтобы иметь большинство за себя. Какая честная натура решится принять на себя такую роль? Изобразите ее в романе: читателю противно станет; но тот же читатель отдаст свой голос на выборах живому артисту в той же самой роли.

Выборы – дело искусства, имеющего, подобно военному искусству, свою стратегию и тактику. Кандидат не состоит в прямом отношении к своим избирателям. Между ним и избирателями посредствует комитет, самочинное учреждение, коего главною силою служит нахальство. Искатель представительства, если не имеет еще там по себе известного имени, начинает с того, что подбирает себе кружок приятелей и споспешников: затем все вместе производят около себя ловлю, т.е. приискивают в местной аристократии богатых и не крепких разумом обывателей, и успевают уверить их, что это их дело, их право и преимущество стать во главе руководителями общественного мнения. Всегда находится достаточно глупых или наивных людей, поддающихся на эту удочку, – и вот, за подписью их, появляется в газетах и наклеивается на столбах объявление, привлекающее массу, всегда падкую на следование за именами, титулами и капиталами. Вот каким путем образуется комитет, руководящий и овладевающий выборами – эта своего рода компания на акциях, вызванная к жизни учредителями. Состав комитета подбирается с обдуманным искусством: в нем одни служат действующей силой – люди энергические, преследующие во что бы ни стало материальную или тенденциозную цель; другие – наивные и легкомысленные статисты – составляют балласт. Организуются собрания, произносятся речи: здесь тот, кто обладает крепким голосом и умеет быстро и ловко нанизывать фразы, производит всегда впечатление на массу, получает известность, нарождается кандидатом для будущих выборов или при благоприятных условиях сам выступает кандидатом, сталкивая того, за кого пришел вначале работать языком своим, фраза – и не что иное, как фраза – господствует в этих собраниях. Толпа слушает лишь того, кто кричит и искуснее подделывается пошлостью и лестью под ходячие в массе понятия и наклонности.

В день окончательного выбора лишь немногие подают голоса свои сознательно: это отдельные влиятельные избиратели, коих стоило уговаривать поодиночке. Большинство, т.е. масса избирателей, дает свой голос стадным обычаем за одного из кандидатов, выставленных комитетом. На билетах пишется то имя, которое всего громче натвержено и звенело в ушах у всех в последнее время. Никто почти не знает человека, не дает себе отчета ни о характере его, ни о способностях, ни о направлении: выбирают потому, что много наслышаны об его имени. Напрасно было бы вступать в борьбу с этим стадным порывом. Положим, какой-нибудь добросовестный избиратель пожелал бы действовать сознательно в таком важном деле, не захотел бы подчиниться насильственному давлению комитета. Ему остается или уклониться вовсе в день выбора, или подать голос за своего кандидата по-своему разумению. Как бы ни поступил он, все-таки выбран будет тот, кого провозгласила масса легкомысленных, равнодушных или уговоренных избирателей.

По теории, избранный должен быть излюбленным человеком большинства, а на самом деле избирается излюбленник меньшинства, иногда очень скудного, только это меньшинство представляет организованную силу, тогда как большинство, как песок, ничем не связано, и потому бессильно перед кружком или партией. Выбор должен бы падать на разумного и способного, а в действительности падает на того, кто нахальнее суется вперед. Казалось бы, для кандидата существенно требуются образование, опытность, добросовестность в работе, а в действительности все эти качества могут быть и не быть; они не требуются в избирательной борьбе, тут важнее всего смелость, самоуверенность в соединении с ораторством и даже с некоторою пошлостью, нередко действующею на массу. Скромность, соединенная с тонкостью чувства и мысли, для этого никуда не годится.

Так нарождается народный представитель, так приобретается его полномочие. Как он употребляет его, как им пользуется? Если натура у него энергическая, он захочет действовать и принимается образовывать партию; если он заурядной натуры, то сам примыкает к той или другой партии. Для предводителя партии требуется прежде всего сильная воля. Это свойство органическое, подобно физической силе, и потому не предполагает непременно нравственные качества. При крайней ограниченности ума, при безграничном развитии эгоизма и самой злобы, при низости и бесчестности побуждений, человек с сильной волей может стать предводителем партии и становится тогда руководящим, господственным главой кружка или собрания, хотя бы к нему принадлежали люди, далеко превосходящие его умственными и нравственными качествами. Вот какова по свойству своему бывает руководящая сила в парламенте. К ней присоединяется еще другая решительная сила – красноречие. Это тоже натуральная способность, не предполагающая ни нравственного характера, ни высокого духовного развития. Можно быть глубоким мыслителем, поэтом, искусным полководцем, тонким юристом, опытным законодателем и в то же время быть лишенным действенного слова; и наоборот, можно при самых заурядных умственных способностях и знаниях обладать особливым даром красноречия. Соединение этого дара с полнотою духовных сил есть редкое и исключительное явление в парламентской жизни. Самые блестящие импровизации, прославившие ораторов и соединенные с важными решениями, кажутся бледными и жалкими в чтении, подобно описанию сцен, разыгранных в прежнее время знаменитыми актерами и певцами. Опыт свидетельствует непререкаемо, что в больших собраниях решительное действие принадлежит не разумному, но бойкому и блестящему слову, что всего действительнее на массу не ясные, стройные аргументы, глубоко коренящиеся в существе дела, но громкие слова и фразы, искусно подобранные, усильно натверженные и рассчитанные на инстинкты гладкой пошлости, всегда таящиеся в массе. Масса легко увлекается пустым вдохновением декламации и под влиянием порыва, часто бессознательного, способна приходить к внезапным решениям, о коих приходится сожалеть при хладнокровном обсуждении дела.

Итак, когда предводитель партии с сильной волей соединяет еще и дар красноречия, – он выступает в своей первой роли на открытую сцену перед целым светом. Если же у него нет этого дара, он стоит, подобно режиссеру, за кулисами и направляет оттуда весь ход парламентского представления, распределяя роли, выпуская ораторов, которые говорят за него, употребляя в дело по усмотрению более тонкие, но нерешительные умы своей партии: они за него думают.

Что такое парламентская партия? По теории, это союз людей, одинаково мыслящих и соединяющих свои силы для совокупного осуществления своих воззрений в законодательстве и в направлении государственной жизни. Но таковы бывают разве только мелкие кружки: большая, значительная в парламенте партия образуется лишь под влиянием личного честолюбия, группируясь около одного господствующего лица. Люди, по природе, делятся на две категории: одни не терпят над собою никакой власти, и потому необходимо стремятся господствовать сами; другие, по характеру своему страшась нести на себе ответственность, соединенную со всяким решительным действием, уклоняются от всякого решительного акта воли; эти последние как бы рождены для подчинения и составляют из себя стадо, следующее за людьми воли и решения, составляющими меньшинство. Таким образом, люди самые талантливые подчиняются охотно, с радостью складывая в чужие руки направление своих действий и нравственную ответственность. Они как бы инстинктивно «ищут вождя» и становятся послушными его орудиями, сохраняя уверенность, что он ведет их к победе и нередко к добыче. Итак, все существенные действия парламентаризма отправляются вождями партий: они ставят решения, они ведут борьбу и празднуют победу. Публичные заседания суть не что иное, как представление для публики. Произносятся речи для того, чтобы поддержать фикцию парламентаризма: редкая речь вызывает сама по себе парламентское решение в важном деле. Речи служат к прославлению ораторов, к возвышению популярности, к составлению карьеры, но в редких случаях решают подбор голосов. Каково должно быть большинство, это решается обыкновенно вне заседания.

Таков сложный механизм парламентского лицедейства, таков образ великой политической лжи, господствующей в наше время. По теории парламентаризма, должно господствовать разумное большинство; на практике господствуют пять-шесть предводителей партии; они, сменяясь, овладевают властью. По теории, убеждение утверждается ясными доводами во время парламентских дебатов; на практике оно не зависит нисколько от дебатов, но направляется волею предводителей и соображениями личного интереса. По теории, народные представители имеют в виду единственно народное благо; на практике они под предлогом народного блага и на счет его имеют в виду преимущественно личное благо свое и друзей своих. По теории – они должны быть из лучших, излюбленных граждан, на практике – это наиболее честолюбивые и нахальные граждане. По теории – избиратель подает голос за своего кандидата потому, что знает его и доверяет ему; на практике – избиратель дает голос за человека, которого по большей части совсем не знает, но о котором натверждено ему речами и криками заинтересованной партии. По теории – делами в парламенте управляют и двигают опытный разум и бескорыстное чувство; на практике – главные движущие силы здесь – решительная воля, эгоизм и красноречие.

Вот каково в сущности это учреждение, выставляемое целью и венцом государственного устройства. Больно и горько думать, что в земле Русской были и есть люди, мечтающие о водворении этой лжи у нас; что профессора наши еще проповедуют своим юным слушателям о представительном правлении, как об идеале государственного учреждения; что наши газеты и журналы твердят об нем в передовых статьях и фельетонах, под знаменем правового порядка; твердят, не давая себе труда вглядеться ближе, без предубеждения, в действие парламентской машины. Но уже и там, где она издавна действует, ослабевает вера в нее; еще славит ее либеральная интеллигенция, но народ стонет под гнетом этой машины и распознает скрытую в ней ложь. Едва ли дождемся мы, но дети наши и внуки несомненно дождутся свержения этого идола, которому современный разум продолжает еще в самообольщении покланяться…

II

Много зла наделали человечеству философы школы Ж. Ж. Руссо. Философия эта завладела умами, а между тем вся она построена на одном ложном представлении о совершенстве человеческой природы, и о полнейшей способности всех и каждого уразуметь и осуществить те начала общественного устройства, которые эта философия проповедовала.

На том же ложном основании стоит и господствующее ныне учение о совершенствах демократии и демократического правления. Эти совершенства предполагают совершенную способность массы уразуметь тонкие черты политического учения, явственно и раздельно присущие сознанию его проповедников. Эта ясность сознания доступна лишь немногим умам, составляющим аристократию интеллигенции; а масса, как всегда и повсюду, состояла и состоит из толпы – «vulgus», и ее представления по необходимости будут «вульгарные».

Демократическая форма правления самая сложная и самая затруднительная из всех известных в истории человечества. Вот причина – почему эта форма повсюду была преходящим явлением и, за немногими исключениями, нигде не держалась долго, уступая место другим формам. И не удивительно. Государственная власть призвана действовать и распоряжаться; действия ее суть проявления единой воли, – без этого немыслимо никакое правительство. Но в каком смысле множество людей или собрание народное может проявлять единую волю? Демократическая фразеология не останавливается на решении этого вопроса, отвечая на него известными фразами и поговорками в роде таких, например: «воля народная», «общественное мнение», «верховное решение нации», «глас народа – глас Божий» и т. п. Все эти фразы, конечно, должны означать, что великое множество людей, по великому множеству вопросов, может придти к одинаковому заключению и постановить сообразно с ним одинаковое решение. Пожалуй, это и бывает возможно, но лишь по самым простым вопросам. Но когда с вопросом соединено хотя малейшее усложнение, решение его в многочисленном собрании возможно лишь при посредстве людей, способных обсудить его по всей сложности, и затем убедить массу к принятию решения. К числу самых сложных принадлежат, например, политические вопросы, требующие крайнего напряжения умственных сил у самых способных и опытных мужей государственных: в таких вопросах, очевидно, нет ни малейшей возможности рассчитывать на объединение мысли и воли в многолюдном народном собрании: решения массы в таких вопросах могут быть только гибельные для государства. Энтузиасты демократии уверяют себя, что народ может проявлять свою волю в делах государственных: это пустая теория, на деле же мы видим, что народное собрание способно только принимать по увлечению мнение, выраженное одним человеком или некоторым числом людей; например, мнение известного предводителя партии, известного местного деятеля, или организованной ассоциации, или, наконец, безразличное мнение того или другого влиятельного органа печати. Таким образом, процедура решения превращается в игру, совершающуюся на громадной арене множества голов и голосов; чем их более принимается в счет, тем более эта игра запутывается, тем более зависит от случайных и беспорядочных побуждений.

К избежанию и обходу всех этих затруднений изобретено средство править посредством представительства, средство, организованное прежде всего и оправдавшее себя успехом в Англии. Отсюда, по установившейся моде, перешло оно и в другие страны Европы, но привилось с успехом, по прямому преданию и праву, лишь в Американских Соединенных Штатах. Однако и на родине своей, в Англии, представительные учреждения вступают в критическую эпоху своей истории. Самая сущность идеи этого представительства подверглась уже здесь изменению, извращающему первоначальное его значение. Дело в том, что с самого начала собрание избирателей, тесно ограниченное, присылало от себя в парламент известное число лиц, долженствовавших представлять мнение страны в собрании, но не связанных никакою определенною инструкцией от массы своих избирателей. Предполагалось, что избраны люди, разумеющие истинные нужды страны своей и способные дать верное направление государственной политике. Задача разрешалась просто и ясно: требовалось уменьшить до возможного предела трудность народного правления, ограничив малым числом способных людей – собрание, призванное к решению государственных вопросов. Люди эти являлись в качестве свободных представителей народа, а не того или другого мнения, той или другой партии, не связанные никакою инструкцией. Но с течением времени мало-помалу эта систему изменилась под влиянием того же рокового предрассудка о великом значении общественного мнения, просвещаемого будто бы периодическою печатью и дающего массе народной способность иметь прямое участие в решении политических вопросов. Понятие о представительстве совершенно изменило свой вид, превратившись в понятие о мандате или определенном поручении. В этом смысле каждый избранный в той или другой местности почитается уже представителем мнения, в той местности господствующего, или партии, под знаменем этого мнения одержавшей победу на выборах, – это уже не представитель от страны или народа, но делегат, связанный инструкцией от своей партии. Это изменение в самом существе идеи представительства послужило началом язвы, разъедающей всю систему представительного правления. Выборы с раздроблением партий приняли характер личной борьбы местных интересов и мнений, отрешенной от основной идеи о пользе государственной. При крайнем умножении числа членов собрания большинство их, помимо интереса борьбы и партий, заражается равнодушием к общественному делу и теряет привычку присутствовать во всех заседаниях и участвовать непосредственно в обсуждении всех дел. Таким образом, дело законодательства и общего направления политики, самое важное для государства, превращается в игру, состоящую из условных формальностей, сделок и фикций. Система представительства сама себя оболживила на деле.

Эти плачевные результаты всего явственнее обнаруживаются там, где население государственной территории не имеет цельного состава, но заключает в себе разнородные национальности. Национализм в наше время можно назвать пробным камнем, на котором обнаруживается лживость и непрактичность парламентского правления. Примечательно, что начало национальности выступило вперед и стало движущею и раздражающею силою в входе событий именно с того времени, как пришло в соприкосновение с новейшими формами демократии. Довольно трудно определить существо этой новой силы и тех целей, к каким она стремится; но несомненно, что в ней – источник великой и сложной борьбы, которая предстоит еще в истории человечества, и неведомо к какому приведет исходу. Мы видим теперь, что каждым отдельным племенем, принадлежащим к составу разноплеменного государства, овладевает страстное чувство нетерпимости к государственному учреждению, соединяющему его в общий строй с другими племенами, и желание иметь свое самостоятельное управление со своею, нередко мнимою, культурой. И это происходит не с теми только племенами, которые имели свою историю и, в прошедшем своем, отдельную политическую жизнь и культуру, но и с теми, которые никогда не жили особою политическою жизнью. Монархия неограниченная успевала устранять или примирять все подобные требования и порывы и не одною только силой, но и уравнением прав и отношений под одною властью. Но демократия не может с ними справиться, и инстинкты национализма служат для нее разъедающим элементом: каждое племя из своей местности высылает представителей – не государственной и народной идеи, но представителей племенных инстинктов, племенного раздражения, племенной ненависти и к господствующему племени, и к другим племенам, и к связующему все части государства учреждению. Какой нестройный вид получает в подобном составе народное представительство и парламентское правление – очевидным тому примером служит в наши дни австрийский парламент. Провидение сохранило нашу Россию от подобного бедствия, при ее разноплеменном составе. Страшно и подумать, что возникло бы у нас, когда бы судьба послала нам роковой дар – всероссийского парламента! Да не будет.

III

Указывают на Англию, но к этим указаниям можно бы, кажется, применить пословицу «Слышали звон, да не знают, где он». Социальная наука в последнее время принялась вскрывать исторические и экономические ключи, откуда истекают особливые учреждения англосаксонской и отчасти скандинавской расы, сравнительно с учреждениями остальных европейских народов. Англосаксонское племя, с тех пор как заявило себя в истории, и доныне отличается крепким развитием самостоятельной личности: и в сфере политической и в экономической этому свойству англосаксонское племя обязано и устойчивостью древних своих учреждений, и крепкой организацией семейного быта и местного самоуправления, и теми несравненными успехами, коих оно достигло своею энергетическою деятельностью и влиянием своим в обоих полушариях. Этой энергией личности успело оно в начале своей истории осилить чуждые норманские обычаи своих победителей и утвердить быт свой на своих началах, которые сохраняются и доныне. Существенное отличие этого быта состоит в отношении каждого гражданина к государству. Каждый привыкает с юности сам собою держаться, сам устраивать судьбу свою и добывать себе хлеб насущный. Родители не обремены заботой об устройстве судьбы детей своих и об оставлении им наследства. Землевладельцы держатся своих имений и сами стремятся вести на них хозяйство и промыслы. Местное управление держится личным, сознательным по долгу, участием местных обывателей в общественном деле. Учреждения административные обходятся без полчища чиновников, состоящих на содержании у государства и чающих от него обеспечения и возвышения. Вот на каком корне сами собою исторически выросли представительные учреждения свободной Англии, и вот почему ее парламент состоит из действительных представителей местных интересов, тесно связанных с землею; вот почему и голос их может считаться, в достаточной мере, голосом земли и органом национальных интересов.

Прочие народы Европы образовались и выросли совсем на ином основании, на основании общинного быта. Свойство его состоит в том, что человек не столько сам собою держится, сколько своею солидарностью с тем или другим общественным союзом, к которому принадлежит. Отсюда, с ходом общественного и государственного развития слагается особливая зависимость человека от того или иного семейного или общественного союза, и в конце концов, от государства. Эти союзы – быв в начале крепкими учреждениями – семейными, политическими, религиозными, общественными, крепко держали человека в его жизни и деятельности, и ими, в свою очередь, делалось все общественное и государственное устройство. Но эти союзы, с течением времени, или распались или утратили свое некоторое господственное значение, однако люди продолжают по-прежнему искать себе опоры и устройства судьбы своей и благосостояния – в семье своей, в своей корпорации, и наконец в государственной власти (все равно, монархической или республиканской), возлагая на нее же вину своих бедствий, когда этой опоры по желанию своему не находят. Словом сказать, человек стремится к одной из этих властей пристроить себя и судьбу свою. Отсюда, в таком состоянии общества, оскудение людей самостоятельных и независимых, людей, которые сами держатся на ногах своих и знают, куда идут, составляя в государстве силу, служащую ему опорою, и напротив того, крайнее умножение людей, которые ищут себе опоры в государстве, питаясь его соками, и не столько дают ему силы, сколько от него требуют. – Отсюда крайнее развитие в таких обществах, с одной стороны, чиновничества, с другой – так называемых либеральных профессий. Отсюда, при ослаблении в нравах самодеятельности крайнее усложнение отправлений государственной и законодательной власти, принимающей на себя заботу о многом, о чем каждый для себя должен бы заботиться. В таком состоянии общество мало-помалу подготовляет у себя благоприятную почву для развития социализма, и привычка возлагать на государство заботу о благосостоянии всех и каждого обращается, наконец, в безумную теорию социализма государственного. В таких-то условиях своего социального развития все континентальные государства с англосаксонского образца учредили у себя представительное правление, иные еще при всеобщей подаче голосов. Очевидно, что при описанном составе общества, и при легком отношении его к общественному делу, оно не может выделить из себя истинных, верных представителей земли и прямых ее интересов. Отсюда, печальная судьба таких представительных собраний и тяжкое, безысходное положение власти правительственной, которая неразрывно с ними связана, и народа, судьбы коего от них зависят.

Что же сказать о народах славянского племени, отличающихся особливым у себя развитием общинного быта, при крайней юности своей культуры, о Румынии и о несчастной Греции? Сюда, по истине, представительные учреждения внесли сразу разлагающее начало народной жизни, представляя из себя в иных случаях жалкую карикатуру Запада, напоминающую басню Крылова «Мартышка и очки».

IV

Величайшее зло конституционного порядка состоит в образовании министерства на парламентских или партийных началах. Каждая политическая партия одержима стремлением захватить в свои руки правительственную власть, и к ней пробирается. Глава государства уступает политической партии, составляющей большинство в парламенте; в таком случае министерство образуется из членов этой партии и ради удержания власти начинает борьбу с оппозицией, которая усиливается низвергнуть его и вступить на его место. Но если глава государства склоняется не к большинству, а к меньшинству, и из него избирает свое министерство, в таком случае новое правительство распускает парламент и употребляет все усилия к тому, чтобы составить себе большинство при новых выборах и с помощью его вести борьбу с оппозицией. Сторонники министерской партии подают голос всегда за правительство; им приходится во всяком случае стоять за него – не ради поддержания власти, не из-за внутреннего согласия в мнениях, но потому, что это правительство само держит членов своей партии во власти и во всех сопряженных со властью преимуществах, выгодах и прибылях. Вообще существенный мотив каждой партии – стоять за своих во что бы то ни стало или из-за взаимного интереса, или просто в силу того стадного инстинкта, который побуждает людей разделяться на дружины и лезть в бой стена на стену. Очевидно, что согласие в мнениях имеет в этом случае очень слабое значение, а забота об общественном благе служит прикрытием вовсе чуждых ему побуждений и инстинктов. И это называется идеалом парламентского правления. Люди обманывают себя, думая, что оно служит обеспечением свободы. Вместо неограниченной власти монарха мы получаем неограниченную власть парламента с той разницей, что в лице монарха можно представить себе единство разумной воли; а в парламенте нет его, ибо здесь все зависит от случайности, так как воля парламента определяется большинством; но как скоро при большинстве, составляемом под влиянием игры в партию, есть меньшинство, воля большинства не есть уже воля целого парламента: тем еще менее можно признать ее волею народа, здоровая масса коего не принимает никакого участия в игре партий и даже уклоняется от нее. Напротив того, именно нездоровая часть населения мало-помалу вводится в эту игру и ею развращается; ибо главный мотив этой игры есть стремление к власти и к наживе. Политическая свобода становится фикцией, поддерживаемой на бумаге, параграфами и фразами конституции; начало монархической власти совсем пропадает; торжествует либеральная демократия, водворяя беспорядок и насилие в обществе, вместе с началами безверия и материализма, провозглашая свободу, равенство и братство – там, где нет уже места ни свободе, ни равенству. Такое состояние ведет неотразимо к анархии, от которой общество спасается одной лишь диктатурой, т.е. восстановлением единой воли и единой власти в правлении.

Первый образец народного, представительного правления явила новейшей Европе Англия. С половины прошлого столетия французские философы стали прославлять английские учреждения и выставлять их примером для всеобщего подражения. Но в ту пору не столько политическая свобода привлекала французские умы, сколько привлекали начала религиозной терпимости, или лучше сказать, начала безверия, бывшие тогда в моде в Англии и пущенные в обращение английскими философами того времени. Вслед за Францией, которая давала тон и нравам и литературе во всей западной интеллигенции, мода на английские учреждения распространилась по всему Европейскому материку. Между тем произошло два великих события, их коих одно утверждало эту игру, а другое чуть было совсем не поколебало ее. Возникла республика Американских Соединенных Штатов и ее учреждения, скопированные с английских (кроме королевской власти и аристократии), принялись на новой почве прочно и плодотворно. Это произвело восторг в умах, и прежде всего во Франции. С другой стороны явилась Французская республика, и скоро явила миру все гнусности, беспорядки и насилия революционного правительства. Повсюду произошел взрыв негодования и отвращения против французских и, стало быть, вообще против демократических учреждений. Ненависть к революции отразилась даже на внутренней политике самого британского правительства. Чувство это начало ослабевать к 1815 году, под влиянием политических событий того времени- в умах проснулось желание со свежей надеждой соединить политическую свободу с гражданским порядком в формах, подходящих к английской конституции: вошла в моду опять политическая англомания. Затем последовал ряд попыток осуществить британский идеал, сначала во Франции, потом в Испании и Португалии, потом в Голландии и Бельгии, наконец в последнее время в Германии, в Италии и в Австрии. Слабый отголосок этого движения отразился и у нас в 1825 году в безумной попытке аристократов-мечтателей, не знавших ни своего народа, ни своей истории.

Любопытно проследить историю новых демократических учреждений: долговечны ли оказались они, каждое на своей почве, в сравнении с монархическими учреждениями, коих продолжение история считает рядом столетий.

Во Франции со времени введения политической свободы правительство во всей силе государственной своей власти было три раза ниспровергнуто парижской уличной толпой: в 1792 г., в 1830 и в 1848 году. Три раза было ниспровергнуто армией, или военной силой: в 1797 году 4 сентября (18 Фруктидора), когда большинством членов директории при содействии военной силы были уничтожены выборы, состоявшиеся в 48 департаментах, и отправлены в ссылку 56 членов законодательных собраний. В другой раз, в 1797 году 9 ноября (18 Брюмера) правительство ниспровергнуто Бонапартом и, наконец, в 1851 г. 2 декабря – другим Бонапартом, младшим. Три раза правительство было ниспровергнуто внешним нашествием неприятеля: в 1814, в 1815 и в 1870. В общем счете, с начала своих политических экспериментов по 1870 год, Франция имела 44 года свободы и 37 лет сурового диктаторства. Притом еще стоит приметить странное явление: монархи старшей Бурбонской линии, оставляя много места действию политической свободы, никогда не опирались на чистом начале новейшей демократии; напротив того, оба Наполеона, провозгласив безусловно эти начала, управляли Францией деспотически.

В Испании народное правление провозглашено было в эпоху окончательного падения Наполеона. Чрезвычайное собрание кортесов утвердило в Кадисе конституцию, провозгласив в первой статье оной, что верховенство власти принадлежит нации. Фердинанд VII, вступив в Испанию чрез Францию, отменил эту конституцию и стал править самовластно. Через 6 лет генерал Риего во главе военного восстания принудил короля восстановить конституцию. В 1823 году французская армия под внушением Священного союза вступила в Испанию и восстановила Фердинанда в самовластии. Вдова его в качестве регентши для охранения прав дочери своей Изабеллы против Дон-Карлоса» вновь приняла конституцию. Затем начинается для Испании последовательный ряд мятежей и восстаний, изредка прерываемых краткими промежутками относительного спокойствия. Достаточно указать, что с 1816 года до вступления на престол Альфонса II было в Испании до 40 серьезных военных восстаний с участием народной толпы. Говоря об Испании, нельзя не упомянуть о том чудовищном и поучительном зрелище, которое представляют многочисленные республики Южной Америки, республики испанского происхождения и испанских нравов. Вся их история представляет непрестанную смену ожесточенной резни между народной толпой и войсками, прерываемую правлением деспотов, напоминающих Коммода или Калигулу. Довольно привести в пример хотя бы Боливию, где из числа 14 президентов республики тринадцать кончили свое правление насильственной смертью или ссылкой.

Начало народного или представительного правления в Германии и в Австрии не ранее 1848 года. Правда, начиная с 1815 года, поднимается глухой ропот молодой интеллигенции на Германских владетельных князей за неисполнение обещаний, данных народу в эпоху великой войны за освобождение. За немногими, мелкими исключениями, в Германии не было представительных учреждений до 1847 года, когда Пруссии король учредил у себя особенную форму конституционного правления; однако оно не простояло и одного года. Но стоило только напору парижской уличной толпы сломить французскую хартию и низложить конституционного короля, как поднялось и в Германии уличное движение с участием войск. В Берлине, в Вене, во Франкфурте устроились национальные собрания по французскому шаблону. Едва прошел год, как правительство разогнало их военной силой. Новейшие германские и австрийские конституции все исходят от монархической власти, и еще ждут суда своего от истории.